Неточные совпадения
— Да, это всё может быть верно и остроумно…
Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич
на чесавшуюся и ворочавшую всё
сено собаку, очевидно уверенный в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он лучше меня знает дело, — это бесчестно?
Настал полдень. Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков. Все молчало, одни петухи задорно перекликались
на деревне, возбуждая в каждом, кто их слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров
лежали в тени небольшого стога
сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой травы.
На третьей,
на сене и подушках,
лежал Крыльцов.
— Напротив, только тогда земля не будет
лежать впусте, как теперь, когда землевладельцы, как собака
на сене, не допускают до земли тех, кто может, а сами не умеют эксплуатировать ее.
— Ну, посуди, Лейба, друг мой, — ты умный человек: кому, как не старому хозяину, дался бы Малек-Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него снял — вон она
на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек-Адель под ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?
Приятно после долгой ходьбы и глубокого сна
лежать неподвижно
на сене: тело нежится и томится, легким жаром пышет лицо, сладкая лень смыкает глаза.
Он не похож был
на наше описание раннею весною, когда вся пойма покрывалась мутными водами разлива; он иначе смотрел после Петрова дня, когда по пойме
лежали густые ряды буйного
сена; иначе еще позже, когда по убранному лугу раздавались то тихое ржание сосуночка, то неистово-страстный храп спутанного жеребца и детский крик малолетнего табунщика.
На широкой поляне, окруженной древними дубами и непроходимым ломом, стояло несколько земляных куреней; а между ними
на опрокинутых пнях,
на вывороченных корнях,
на кучах
сена и сухих листьев
лежало и сидело множество людей разных возрастов, в разных одеждах.
Гордей Евстратыч
лежал в кошевой
на охапке
сена и безучастно смотрел по сторонам, точно человек, который медленно и тяжело просыпался после сильного хлороформирования.
…Фома в это время был верст за четыреста в деревенской избе,
на берегу Волги. Он только что проснулся и,
лежа среди избы,
на ворохе свежего
сена, смотрел угрюмо в окно,
на небо, покрытое серыми, лохматыми тучами.
— А если она ревнует,
лежа как собака
на сене?
Было одно неудобство, немного портившее квартиру: ее отдаленность от центра и то, что в гимназию детям путь
лежал через грязную площадь,
на которой по средам и пятницам раскидывался базар, наезжали мужики с
сеном и лыками, пьянствовали по трактирам и безобразничали.
Не спали. Иван Иваныч, высокий худощавый старик с длинными усами, сидел снаружи у входа и курил трубку; его освещала луна. Буркин
лежал внутри
на сене, и его не было видно в потемках.
Шаховской представлял из себя большую копну
сена,
на которой
лежала голова, покрытая белой фуражкой с длинным козырьком от солнца, из-под которого торчал длинный, птичий его нос, готовый, казалось, клюнуть подбородок; он не выпускал из рук удилища, но в маленьких и прищуренных его глазах можно было заметить, что он думает не об рыбе, а скорее о каком-нибудь действующем лице в своих «Игроках»…
Мужики
лежали в сенях,
на сене, и потом уверяли, что слышали тоже чудеса
на чердаке, хотя в самую эту ночь преспокойно беседовали между собой о некрутстве, жевали хлеб, чесались и, главное, так наполнили сени особым мужичьим запахом, что столярова жена, проходя мимо их, сплюнула и обругала их мужичьем.
Ольга Михайловна сидела по сю сторону плетня, около шалаша. Солнце пряталось за облаками, деревья и воздух хмурились, как перед дождем, но, несмотря
на это, было жарко и душно.
Сено, скошенное под деревьями накануне Петрова дня,
лежало неубранное, печальное, пестрея своими поблекшими цветами и испуская тяжелый приторный запах. Было тихо. За плетнем монотонно жужжали пчелы…
Недели две спустя, в жаркий, истомный июньский полдень, Авилов
лежал на краю громадного густого сада,
на сене, и читал. Вдруг он услышал совсем близко за своею спиной легкие шаги. Он обернулся и увидел Харитину, которая, по-видимому, его не замечала.
То есть сидели-то не все; старый гнедой, например, с опасностью для своих боков от кнута кучера Антона разгребавший копну
сена, будучи лошадью, вовсе и сидеть не умел; гусеница какой-то бабочки тоже не сидела, а скорее
лежала на животе: но дело ведь не в слове.
И он не ошибся в своем расчете. Не успел еще доскакать и до лесной опушки Игорь, как незаметно подкравшийся сон тяжело опустился
на веки раненой девушки. Искусно забинтованное плечо почти не давало себя чувствовать сейчас. Было даже, как будто, хорошо и приятно
лежать, так, молча, в тиши, без всякого движения, среди целого моря мягкого душистого
сена, совершенно сухого внутри. Не долго боролась с обволакивающей ее со всех сторон дремой Милица и, устроившись поудобнее, завела глаза.
В левом углу,
на кровати, грубо сколоченной из простого дерева,
лежало штофное зеленое одеяло, углами стеганное, из-под которого выбивался клочок
сена, как бы для того, чтоб показать богатство и простоту этого ложа.
«Совершенно неожиданно устроил хорошее дельце… Княгиня его приструнит… Перестанет он набивать голову этой дуре разными сентиментальностями и позволять себя ей водить за нос… Только мешает другим… Ни себе, ни людям…
Лежит собака
на сене, сама не ест и другим не дает… Так, кажется, говорит русская пословица…»
Задумчиво прошел Александр Васильевич прямо к себе в спальню. Убранство этой комнаты было более чем просто.
На полу было положено
сено, покрытое простыней и теплым одеялом; у изголовья
лежали две подушки. У окна стоял стол для письма и два кресла. В одном углу маленький столик с рукомойником, в другом еще стол с чайным прибором.
Еду, знаешь,
лежу в телеге-то
на сене, да трубочку, вот как теперь, покуриваю, а кони помаленьку идут.
Потный и горячий, с прилипшей к телу сенной трухою, Борька встал и, шатаясь, подошел к перилам.
На юге часто сверкали молнии, гром ворчал глухо. По листьям порывами проносился нервный трепет. Исанка
лежала в
сене не шевелясь.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту,
на который Пьеру указывал офицер с кургана, как
на центр позиции, и у которого
на берегу
лежали ряды скошенной пахнувшей
сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану,
на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского или курганной батареи.
— Да, я с вами, — сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых
на носилках.
На том самом лужке с пахучими рядами
сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно
лежал один солдат с свалившимся кивером. — А этого отчего не подняли? — начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.